Раков – агрогородок в 24 километрах от Минска с населением около двух с половиной тысяч и пятисотлетней историей. После мирного договора 1921 года и разделения Беларуси город оказался в полутора километрах от границы с СССР. Городская инфраструктура поспособствовала тому, что в промежутке между 1921 и 1939 годами это место стало контрабандистским центром.
Приграничный Раков – это поистине секс, наркотики и рок-н-ролл. Не будем лукавить, мы прочитали автобиографичный роман Сергея Песецкого "Любовник Большой Медведицы" и, немало удивившись, отправились по следам писателя – шпиона и контрабандиста.
Заславль – Новое поле
"Беларусь"
Игорь Мельников в форме советского пограничника, Заславль
Игорь Мельников – историк, кандидат исторических наук, магистр политологии Варшавского университета. Занимается исследованием аспектов истории Второй мировой войны. Автор более ста научных и публицистических статей и материалов в отечественных и зарубежных изданиях.
Занимается исторической реконструкцией и планирует проводить в Заславле и окрестностях пограничные экскурсии, рассказывая о событиях до 1939 года, а также июня 1941 года.
С историком Игорем Мельниковым мы встречаемся в Заславле – уже пять лет он живет здесь с родителями.
– Мы приехали в Заславль, купили коробку и стали достраивать дом, – рассказывает Игорь. – О городе многое людям просто неизвестно: знают усадьбу Пшездецких, Кальвинский сбор, а почему железнодорожная станция так называется и что это за здания старые в центре, – нет.
С 1921 года станция в Заславле называется Беларусь. Это была последняя белорусская станция, за ней – большой перегон и в Радошковичах граница, за которой начиналась Польша. В центре города еще сохранились здания казарм (на улице Советской) и штаба – тут действовал 15-й Заславский погранотряд. Эти пограничные территории известны еще тем, что в 1924 году здесь по операции "Синдикат-2" переходил границу известный Борис Савинков.
Сейчас в сопровождении историка мы планируем пересечь уже несуществующую границу под Раковом и стартуем с окраины 7-го участка Минского укрепрайона. До границы – километров 10, проезжаем поворот на деревню Хмелевка. Когда тут появилась граница, жителей фольварка Хмелевка отселили как потенциальных шпионов: кого-то вглубь страны, а кулаков – в Сибирь. Но население деревни Хмелевки регулярно обновлялось. Люди приходили из Польши под воздействием советской пропаганды.
– Были курьезы, когда переходили целые свадьбы. В середине 30-х годов из одной из деревень к родственникам пошла свадьба – муж, жена, друзья молодых, баянист. Ну и все поехали в "свадебное путешествие" в Сибирь.
Были даже случаи, когда польская пограничная охрана помогала переходить границу со стороны Польши, говорили – "niech sprobuje tego chleba" – и отпускали белорусов в советскую Беларусь.
В Польше белорусской молодежи было сложно подняться выше планки в четыре класса и получить высшее образование – для этого нужно стать поляком. В советскую Беларусь шли, чтобы учиться. Но иногда наука заканчивалась в Сибири.
Дворец Друцких-Любецких
Дорога превращается в сплошные подъемы и спуски. Игорь Мельников продолжает знакомить нас с историей окрестностей.
– Здесь начинается наша Швейцария – Старовиленский тракт, почтовая Старовиленская дорога. Мы сейчас едем в сторону Нового поля – это населенный пункт, где находилась советская пограничная застава и сохранился дворец Друцких-Любецких.
Именно Друцким-Любецким принадлежала земля вокруг Ракова до 1921 года. Это была настоящая белорусская шляхта – "голубая кровь, белая кость" – и единственный род в Беларуси, который по прямой линии шел от Рюрика. В Раков они приезжали на шестерке коней, что разрешалось только людям царских кровей.
В 1920 году, перед Рижским миром, тут была демаркационная линия, Новое Поле осталось на советской территории, а семья переместилась в Раков.
Через небольшой сквер проходим к бывшему дворцу, который принадлежит Новопольскому государственному аграрно-экономическому колледжу. Через окна видны стеллажи с папками-делами.
– Это просто шикарная усадьба для съемок фильма о белорусской шляхте – типичный дворец с римскими колоннами, выглядит очень аутентично. Я когда увидел его первый раз, то пожалел, что не приехал сюда в форме.
«Это была настоящая белорусская шляхта – "голубая кровь, белая кость" – и единственный род в Беларуси, который по прямой линии шел от Рюрика»
– Ну что, двинулись? – спрашивает наш проводник в конце прогулки по туманному княжескому парку вокруг дворца. – Поедем за границу.
Выезжаем на гродненскую трассу и по указателю – в Раков.
Точных опознавательных знаков, по которым любой смог бы определить, где под Раковом проходила граница, не осталось. Но просека, которую прокладывают для второй кольцевой дороги, проходит ровно по нейтральной зоне. Также определить границу можно по пойме реки Манюньки и по границе Воложинского и Минского районов. Мы ориентируемся на знак "Добро пожаловать в Воложинский район".
– Тут было много если не усадеб, то шляхетских имений, но они все выселялись, – рассказывает по ходу нашего продвижения в бывшей приграничной зоне Игорь. – Поляки на своей приграничной территории старались селить "осадников" – это ветераны советско-польской войны.
Но это была не щедрость со стороны польского правительства, а стратегическая тактика: "осадников" считали доверенными лицами польской власти. Они помогали полякам следить за приграничной территорией. Когда пришли Советы, против них начались репрессии.
Форма советского пограничника
Наше введение в жизнь советского приграничья заканчивается, когда мы сворачиваем с трассы в Раков. Этот небольшой поселок до сих пор живет укладом европейского городка, хотя понять это удастся не сразу.
Раков. "Польское" кладбище
Жертвы границы
В небольшом местечке Ракове сохранились три кладбища – католическое, православное и еврейское. Католическое кладбище местные называют не иначе как "польское". Старые надгробия написаны по-польски, имена сплошь польские.
– Это католики, но не считайте, что это была Польша. 1952 год, написано по-польски, но все равно это белорус. И в каждом материале, касающемся границы, надо писать, что сейчас это Беларусь и была – Беларусь, но искусственно разделенная на Западную и Восточную, – продолжает нас знакомить с местностью и историей Игорь Мельников.
Общий вид кладбища. Захоронения располагаются в хронологическом порядке. Прочитать надписи на многих надмогильных камнях уже сложно. Встречаются памятники в виде деревьев с обрубленными ветвями – погребенный под таким памятником человек был последним представителем рода, который оказался прерван.
– Как за такой короткий срок, пока Беларусь была разделена на Западную и Восточную, смогла появиться разница, о которой говорят до сих пор, – интересуемся у историка Игоря Мельникова.
– На территории Западной Беларуси была экономическая свобода: если ты хотел, то мог заработать, мог поехать в Америку, Аргентину, Прибалтику. Здесь существовала проблема земельного голода – люди банально не могли купить землю, не хватало денег. Поэтому они уезжали, там неплохо зарабатывали и возвращались. Но это все было обречено: пришли большевики.
Даже беглая прогулка по некрополю дает понять – тут по-особому чтут память и историю.
Душково – Заславль
Польская стражница
Проехав Раков и свернув на дорогу, которая приведет к деревне и одноименной реке Волме, оказываемся в небольшой деревне Душково. Под асфальтом на транзитной дороге, а заодно главной деревенской улице остался "стары брук". У этой деревушки есть своя скромная приграничная история.
До войны в Душково жил шляхтич, который в начале 1939 года продал свое имущество и уехал, как будто предчувствуя приближение беды. На месте имения пана сохранились хозяйственные постройки – ледовни.
Худой дедуля в кепке отгоняет своих кур домой от соседского двора.
– Что, куры границу перешли? – спрашивает Игорь у старика, тот в ответ весело кивает.
– Граница русско-польская была за лесом, – показывает дед на горку, откуда мы только что спустились.
Казимир Захарович Жуковский родился в Душково в 1937 году. Родители были "единоличниками", в деревне было 146 хозяйств. Рассказывая про свою жизнь, дед использует лексику из наших школьных учебников: паны, парабкі, надзел.
У Казимира Захаровича два сына – оба в Минске. С супругой – она из соседней деревни Выгоничи – прожили 54 года. "Яна даяркай рабіла, а я – матарыстам". Дед говорит, что у него было много профессий: бригадир, электрик, военный повар, инструктор.
– Ну а как пограничники польские относились к местному населению? Может, для вас обеды устраивали, подкармливали? – спрашивает Игорь. По его сведениям, "коповцы" следили за тем, чтобы в деревне были побелены дома, а дорога подметена. В уставе солдат корпуса было записано, что ни в коем случае им нельзя показывать некое превосходство перед местным населением.
– Да ну, еще их подкармливали, – смеется дед.
– А вы помните пана?
– Здание одно осталось – разбуренное. А вон там погреба были, спиртзавод, – показывает дед на красное разрушенное задание за своей хатой. – А мельница стояла за моим сараем.
Казимир Захарович показывает, где стояла мельница пана
– Правда, что пан выехал еще до войны отсюда, в 39-м?
– Понимаешь, как он выехал. Он тут продал землю спокойно, и никто ничего не знал. Утёк в Вильню с золотом на конях, и сразу через двое суток – "пух"! А потом в 39-м году сразу – колхозы. Все, "единоличництво" закончилось, и кони, и повозки – все в колхоз. И вот в этой деревне было два колхоза.
– А польская администрация здесь была?
– Не, администрация вся была в Вильне. Но пока еще пан был, они съезжались сюда – "госці рабілі". О, брат, – дед поднимает указательный палец вверх. – Пани надта добрая была. Мы такие были, – отмеряет рукой от земли чуть больше метра. – И она нас угощала. Хорошая такая была, с нами "па-беларуску" говорила, но и "по-польску". Она имела право ехать на "четвереку" (на четверке лошадей.), а пан не имел права. Фурман был, и вот она захочет покататься, и фурман катает.
Дом пана "подорвали", а сарай сожгли "восточники". И, по воспоминаниям деда, когда в 1939 году границу ликвидировали, ее тут действительно не стало: "проволоку попорывали" и свободно ходили к родственникам за линию границы. Пограничники не препятствовали – "свои же были". А пограничной проволокой местные себе "усадьбы городили". Показал дед и где была польская школа, правда, он в ней поучиться не успел.
На прощание Казимир Захарович позвал еще в гости и обещал рассказать про жизнь, но под закуску.
Раков. Арт-галерея Янушкевичей
"Прышчэпка ад гістарычнага бяспамяцтва"
Центральная улица Ракова Минская, переходящая в Советскую, сама выводит к воротам усадьбы Янушкевичей. Тут нас встречает младший из братьев, художник, кандидат искусствоведения Феликс Янушкевич. Он провожает в свой двор словами "Ракаў – гэта надоўга" и обещает "прышчэпку ад гістарычнага бяспамяцтва".
Единственная частная галерея в Беларуси существует 11-й год, ее владельцы, братья Янушкевичи, платят налоги государству.
Один из первых "объектов", который показывает нам Феликс в начале экскурсии, – своя сушка мяса
Наша экскурсия по уникальному частному музею стала 10196-й. Отдельно в галерее выставлена коллекция раковской керамики. В 1969 году первую картину маслом Феликс рисовал с натуры раковских гончаров, затем это стало темой диссертации.
Все предметы в галерее и рассказы Феликса связаны с его родом и Раковом, а истории объединены символами и знаками – будь то отношения князей или космос. Может быть, это оттого, что мама Феликса "паходзіць з роду мясцовых паганьскіх святароў".
– Мы горцы. Самая высокая кропка – гара Святая, 345 метраў над узроўнем мора. Матэматыкі адразу, калі бачаць такую лічбу, рэагуюць, бо гэта кратная лічба, якой вымяраюць усё на зямлі і ў космасе. А складзіце лічбы 3, 4 і 5 – атрымліваецца любімая лічба планеты, містычная 12. Вось такія кропкі ёсць на кожным кантыненце. Гэтымі гарамі наша планета ўвязана да іншых вымярэнняў.
На безымянном пальце у Феликса – печатка с гербом Любичей. К нему в Беларуси было адаптировано около 200 родов: "Гэта адзін з любімых гербаў нашай шляхты".
Смотрим на фото слева в среднем ряду. "А гэта наш дзед, яго трагічны здымак. Перад сацыялістычнай рэвалюцыяй мы арэндавалі зямлю пад Заслаўем і апынуліся ў БССР. […] Майго дзеда па 58-м артыкуле павінны былі "грохнуць". Але ў яго быў такі дар: ён у кожнага валуна адчуваў кропку напружання, стукаў калуном і ён распадаўся. Гэта ўнікальная будаўнічая прафесія, і яго ўзялі будаваць Дом урада, дзе камунікацыі рабілі беларускія інжынеры – іх пасля расстралялі. Усё было агароджана калючым дротам, а за ім хадзіў фатограф. Дзед быў ударнікам, таму яму дазволілі выйсці за дрот і сфатаграфавацца з дзецьмі. На фотаздымку – мой бацька з сястрой прынеслі перадачу".
В древнем бюро хранится книга, в которую записаны все рожденные и крещеные дети и браки в Ракове с 1752-го по 1780 год. На первых страницах вписаны Огинские, все по-латыни.
"Жыццё невядомага чалавека"
Феликс листает большую черную папку, в которой в хронологическом порядке разложены различной ценности документы. Их зачем-то "як вавёрачка ў дупло" складывала и хранила хозяйка.
– Пакуль я не сустрэўся з гэтым архівам, я за сабой усё знішчаў – ніхто не павінен ведаць маё жыццё. А пасля пачаў усё збіраць.
Есть и письмо "от Иисуса Христа" – уже тогда, в 1927 году, ходили "письма счастья" - "прочитай и перепиши в 9 экземплярах".
Вось глядзіце: "Духоўнае завяшчанне 1897 года", – показывает Феликс нотариальную подборку. – Чалавек даглядае селяніна, і яму перападае яго зямля. У 1899 годзе ў яго разгараецца апетыт і ён вырашае купіць яшчэ зямлі. Набываюць зямлю ад мінскага губернскага "цара" Сяргеева, якая перапала ад паўстанцаў 63 года. (То бок яны так "набраліся" нашай зямлі, што "ўдувалі" нам жа праз 30 год за бабкі, якія мы павінны былі ўзяць у крэдыт у сялянскім расійскім зямельным банку).
Яны бяруць крэдыт, і далей ідуць квітанцыі з расійскага банка па гадах, – квитанции напечатаны на добротной зеленой бумаге. – І сярод квітанцый захоўваецца білет – Івану Сямёнавічу Шкелю дазваляецца мець адзін рэвальвер, 1908 год. Бо ў 1905 годзе аб'явіліся сацыялісты і сяляне зразумелі – раней ці пазней пачнецца экспрапрыяцыя, трэба ўзбройвацца. І вось жыццё за Расійскай імперыяй: квітанцыі за крэдыт і білет на рэвальвер, больш нічога няма.
«І вось жыццё за Расійскай імперыяй: квітанцыі за крэдыт і білет на рэвальвер, больш нічога няма»
А тут пачынаецца вайна 1914 года, і гаспадар ужо плаціць крэдыт ваенным.
Пасля да нас коцяць палякі. Але першы дакумент за гэты час – лістоўка на беларускай мове: "Земляробе! Раней за заўтра, 25 лістапада, кінеш ты свій голас да выбарнай урны скрыні, успомні пра долю сваю перад абраннем улады праз маршала Пілсудскага", – очень быстро зачитывает Феликс. – Выбралі маршала Язэпа Пілсудскага – і далей усё пайшло, як у нармальных людзей, праўда, на польскай мове.
А вось і легітымацыя. І аказваецца, абрэвіятуру Związek Stolic Republik Radzieckich не Ленін прыдумаў – яе прыдумаў Пілсудскі, таму што хацеў стварыць федэратыўную дзяржаву Украіна - Літва - Беларусь. Ён быў федэралістам, яго выкінулі з урада, а Ленін пасля ўзяў гэтую абрэвіятуру.
Жыццё пад палякамі цікавей – у іх лепш працуе дэмакратыя, бо яны бліжэй да Еўропы. Вось пашпарт. У СССР сяляне не мелі пашпартоў, а гаспадар набыў каня, і конь, як машына, меў тэхпашпарт: куплены ў 1925 годзе, вараны чорны, – судя по регулярным отметкам ветеринара, конь, как машина, регулярно проходил техосмотр. Язык в зависимости от исторических обстоятельств меняется и в паспорте коня. Дальше Феликс достает обычный желтый листок из отрывного блокнота. – Прыходзяць Саветы і выдаюць даведку – напісана праз "т", а трэба праз "д": "Черня лошадь зобрана уполномоченным НКВД у товарища Шкеля. Шамер Антон".
Ну а пасля да нас коцяць хто? Немцы. І яны выдаюць першы дакумент на польскай мове, а далей усё пайшло па-беларуску. Квіткі - плацёжныя паведамленні аб тым, як мы кармілі рэйх: забавязанні аб здачы ўраджаю.
Кстати, коня семья Шкелей от коммунистов, пока те уходят на Восток, успевает забрать. И за этим следует бумага со штампом немецкого нотариуса: черного коня выкупили за 315 марок.
– Гэта не чорны кот Булгакава, а жывы конь, які перажыў усе гэтыя стрэсы, – удивляется Феликс.
Есть документы о том, как при поляках строят дом, дети ходят в школы и получают аттестаты, паспорта, билеты на хиромантов и в кино – полная картина жизни семьи. Есть и письмо "от Иисуса Христа" – уже тогда, в 1927 году, ходили "письма счастья" - "прочитай и перепиши в 9 экземплярах".
Еще одна папка о жизни семьи после 55 года сейчас находится на реставрации.
Раков в предметах
– Зараз пакажу вам, чым ганарыцца вёска Ракаў, – в укромном месте на старинной фисгармонии Феликс хранит первое издание 1937 года романа Сергея Песецкого "Любовник Большой Медведицы".
«Што такое Ракаў да 1939 года? Гэта 134 магазіны, 96 рэстаранаў, казіно, бардэлі»
– Раман яшчэ напісаны на беларуска-польскім слэнгу. Зараз палякі, каб гэтую кніжку Пясецкага перакласці, змянілі кожны сказ, бо яна напісана не ў правільнай версіі польскай мовы".
– Расклад урокаў, 30-я гады: аказваецца, раней урокі былі па 50 хвілін. А што такое дыскрымінацыя? Рэлігія каталіцкая пішацца вялікімі літарамі, а рэлігія праваслаўная – маленькімі.
Примерно через пять часов Феликс выписывает квитанцию на 70 евро, а мы пьем чай с пирогом и пишем о своих впечатлениях в гостевой книге галереи. Можно сказать, расписываемся, что лечение против исторического беспамятства Раковом прошли.
Раков. Улицы Доминиканская и Букрувка
По сегодняшнему Ракову можно судить о том, какими были "прыватна-ўласніцкія" города при феодальном строе: небольшое число жителей, храмы выше домов. Когда-то Раков тоже был частным городом и до потрясения, когда его сожгли немцы, жил городским укладом. Сегодня он стал простым поселком.
С тех пор, описанных Песецким в романе "Любовник Большой Медведицы", в Ракове осталось немного: костел (1906 год окончания строительства), церковь и всего несколько улиц. Доминиканская, нынешняя улица 8 Марта, которая ведет от костела к еврейскому кладбищу, осталась мощеной и пережила даже газификацию – стараниями местных на ней так и остался аутентичный камень. Доминиканская упиралась в улицу Букрувка, которая сейчас называется Пушкина.
Вид на костел со стороны речки. Примерно в полукилометре с правой стороны проходила граница.
Удивительный пейзаж создает старый домик, от забора вокруг которого осталась одна калитка. Тут живет Андрей Евгеньевич Абражевич, внук бывшего начальника почты. Он встречает нас с веником в руках на пороге своего небольшого, но аккуратного дома. В Раков Андрей попал полугодовалым ребенком, здесь его растили бабушка и дедушка.
Отец говорил дедушке: "Зачем ты людей посылал в Сибирь". А он говорил: "У меня выбора не было, если бы не я, то меня"
– Мама Зоя похоронена здесь, на православном кладбище. Ей нельзя было рожать, и поэтому она умерла, когда мне было шесть месяцев, – рассказывает он.
Андрей Евгеньевич проработал в Минске 17 лет: водил 74-й маршрут в 5-м автобусном парке. По советским деньгам хорошо зарабатывал – 370-400 рублей – и жил в Минске. В Раков мужчина вернулся после несчастного случая: авария, двойной перелом черепа, кровоизлияние в мозг и 2-я группа инвалидности. 48 соток земли у фундамента старой почты получил в наследство от бабушки, а домик сюда привезли от мачехи. В Минске остался 31-летний сын.
– А у вас есть фотографии дедушки и родителей?
– Да нет у меня ничего такого. Дедушка был капитаном связи, до 1947 года был в Германии – на восстановлении ее восточной части. Бабушка с дедушкой пожили еще и за поляками. Вспоминали, что работать приходилось день и ночь. А когда Советы пришли, то очень многие уехали в Сибирь, кто был зажиточным. По совместительству дедушка был начальником почты и народным судьей. Мой отец тоже из коммунистов. Они когда собирались, у них были ожесточенные споры. Отец говорил дедушке: "Зачем ты людей посылал в Сибирь". А он говорил: "У меня выбора не было, если бы не я, то меня".
Прямо перед домом Андрея Евгеньевича на ступенчатом постаменте установлен свежий памятник польским пограничникам – дерево с обрубленными ветвями.
– Сначала был каменный памятник – ветки обрубленного дуба, его убрали коммунисты, потому что напротив был совхозная контора, где сейчас строят музыкальную школу, – рассказал напоследок Андрей Евгеньевич.
Пани Моника
Монику Антоновну Лопатину мы застали за наведением порядка в гараже. Она живет в большом доме на перекрестке улиц 8 Марта и Пушкина вместе с дочкой и внучкой. Моника Антоновна родилась в Ракове в 1929 году. "Мое имя одно в районе", – говорит она.
Отец Моники Антоновны – Антон Мартынович – был раковским контрабандистом. В 1933 году на 33-м году жизни он умер.
– Можно сказать, что отца прибили большевики: он тоже ходил в это время к Советам "шпикулировать", за золотом. Много раз удачно, но раз словили его на советской стороне и очень сильно избили – отбили почки. Он вернулся домой, но весь распух. Мама отвезла его в Ивенец, там в больнице он пролежал девять месяцев и умер. Антон Мартынович родом из советской приграничной деревни Наквасы под Дзержинском. Пока граница по-настоящему не установилась, местные ходили туда-сюда, а когда пришло время решать, отец Моники остался в Ракове. Часть родни, включая брата и сестру мамы Моники, остались жить на советской стороне.
Мама пани Моники работала в Ракове на колбасной фабрике. "Мы всегда были поевши и одеты", – говорит женщина.
Раков славился культурой
– Что в Ракове можно было купить из того, что приносили из Советов контрабандисты?
– Футра, золото, бриллианты – все выкачивали от большевиков. Особенно золото. Люди там богатые были, осадники, у них оставались имения, а их высылали. А в Польше золото шло как рубли и монеты: даже брать не хотели, просили лучше бумажку, чем монету, а то они высыпаются из кармана. А в Советы носили предметы первой необходимости: гребешки, ремешки, чулки, иголки, нитки, соски детские – все на вес золота.
– Как выглядел город?
– 94 ресторана было в Ракове – евреи держали. Магазинчик за магазинчиком. Улицы в Ракове были мощеные, никогда в Ракове не было грязи. Духовая музыка, ипподром для конных соревнований, а на месте, где сейчас стоит больница, был лесопарк с дорожками, чистый и красивый – молодежь ходила по билетам. А мы малые только ходили подглядывали и ползали на животе под сетки. Раков славился культурой. Запрещалось громко ругаться во дворе – появлялся полицейский и выписывал штраф. Траву ножиком чистили.
– Говорят, что белорусской молодежи было тяжело получить образование у поляков.
– Были перегибы: как Россия русифицировала, так поляки полонизировали. Моя мама с 1900 года рождения рассказывала, мои родители были католиками, но при царе запрещали католицизм – только православие. Ну а поляки потом свое взяли.
Вообще, всяко было, рассказывают: налоги большие были селянам, что не успевали выплачивать, в лаптях ходили. Но я вам хочу сказать, была свобода, – последнее слово Моника произносит совершенно другой интонацией. Она успела закончить два класса польской школы. – Я очень грамотно пишу и разговариваю по-польски и детей научила.
В Ракове есть три семьи, где по пятеро детей, а мужчины ушли в Россию, за границу, в заработки. И не вернулись. Там как схватят, так окажешься на Соловках. Боялись, что посмотришь, как плохо живут, и назад в Польшу будешь стремиться, и расскажешь, как Советам живется. А уже кто из-за границы приходил к нам, назад не возвращались. Рассказывали, что там голод, вывозят людей на Соловки и в Сибирь, раскулачивают и грабят. Советы не за что хвалить, они сами себя уже не хвалят.
"Толкучка"
Раковский рынок располагается сразу за большим еврейским кладбищем (оно на замке). Говорят, в советской Беларуси было всего три "толкучки", и одна из них – раковская, на которую съезжались продавцы из столицы. И именно тут при границе можно было купить кокаин и шелковые чулки, которые так пользовались спросом в Советах.
Сейчас "толкучка" работает только по воскресеньям. Жизнь тут начинается рано – уже в 6 утра под фонарями собираются люди. "Ревизорам" приходится ходить с фонариком, чтобы рассмотреть товар: шерстяные носочки, пилы или домашний творог.
Контрабандисты и шпионы из местных
Информацию про белорусских контрабандистов подготовил ведущий научный сотрудник НАРБ Анатолий Великий. При использовании архивных фото и исторических сведений ссылка на Национальный архив Республики Беларусь обязательна.
Одними из наиболее опасных, с точки зрения пограничников и таможенников, являлись территории теперешнего Дзержинского и Заславского районов. В 20-е годы это был очень удобный для контрабандистов участок границы, так как представлял собой лесистую и болотистую местность, которую было тяжело охранять, зато по которой было легко незаметно пересечь границу. В 1923 году пограничники отмечали, что "зимой вся граница представляет собой сплошные дороги, охранять которые не имеется никакой физической возможности. В настоящее время (1923 год) контрабанда приняла организованный характер".
Контрабандисты переносят "шкурки" в двойных корзинах с луком. Фото из фондов Национального архива Республики Беларусь
Главными контрабандистами являлись жители приграничных деревень и хуторов и самого районного центра – Заславля. Кроме этого, белорусские контрабандисты имели своих "коллег" и перевалочные базы на польской стороне: в Ракове, Столбцах, Рубежевичах и других приграничных местечках Западной Беларуси.
Если с белорусской стороны контрабандистами являлись главным образом местные крестьяне, то с польской кроме, естественно, поляков – "бывшие жители советской России и дезертировавшие из таковой по каким-либо преступным соображениям. Этот контингент проносителей считается контрабандистами, наиболее благонадежными, так как, не желая получить за свои старые грехи, он всячески скрывает и новые. Кроме того, многие из них имеют на нашей стороне родственников, которые иногда и в силу родственных чувств являются их пособниками".
Часть контрабандистов использовалась в качестве шпионов. Так, в отчете Западного таможенного округа отмечалось, "что касается польского шпионажа, то он прикрывается контрабандой на 80%".
Маршруты контрабандистов и контрабандные "кооперативы" в Ракове
Контрабанда являлась настолько выгодным делом, что с польской стороны в пограничной полосе предприимчивые поляки учредили своеобразные "концессии", которые напрямую работали с контрабандистами. Так, в Ракове находилось девять "концессий", которые снабжали контрабандистов товарами.
Способы проноса контрабанды
Таможенники отмечали, что "к ухищрениям проноса и провоза контрабанды следует отнести:
1-Провоз контрабанды внутри двух досок, служащих настилкой саней;
2-Провоз контрабанды под полом в купе международного вагона, пронос валюты и драгоценностей зашитыми в пальто, чулках, фартуке и пронос золотых монет, пришитых в виде пуговиц;
3-Пронос золотых монет в колбасе и мыле;
4-Провоз гребешков в клубках льняной пряжи, перламутровых пуговиц, запеченных в булке и хлебе, контрабанды в двойном дне корзины, доверху наполненной яйцами;
5-Драгоценности в кофейнике с двойным дном, наполненном коровьим маслом;
6-В бидонах с двойными стенками, внутри которых наливается молоко".
Контрабандисты и сексоты-односельчане
С первых дней установления новой границы начинается невидимая для посторонних глаз бескомпромиссная борьба пограничников, таможенников, сотрудников ОГПУ с местными контрабандистами. Советская власть привлекла к борьбе с контрабандистами жителей приграничной полосы. Иезуитским способом…
Главный Западный таможенный комитет в 1924 году издал указ, в котором предлагал: "За импортную и экспортную контрабанду, задерживаемую в пределах 21-верстной пограничной полосы, установить круговую денежную ответственность местных крестьян – односельчан лица, задержанного с контрабандой. Этим способом возможно было бы вовлечь в борьбу с контрабандой лиц, не занимающихся контрабандой, так как они, во избежание уплаты штрафа за контрабандистов, сами их будут изобличать".
И односельчане изобличали. А для того чтобы они были на крепком "огпушном ошейнике", с них брали подписку о сотрудничестве, в которой четко обозначалось, что с ними может быть в случае разглашения факта сотрудничества.
В Западном тамокруге даже составили диаграмму, наглядно демонстрирующую, сколько же сексотов имелось среди односельчан и сколько они получали за это денег.
Как переправляли контрабанду через границу
Сначала товар заказывался и доставлялся польскими контрабандистами на конспиративные квартиры и на хутора ("малины"), которые размещались вдоль границы. Затем через хорошо отлаженные каналы об этом сообщалось тем, кто непосредственно занимался "переброской" товара через границу, что являлось наиболее сложной, небезопасной задачей.
Для переброски товара использовались различные способы. Как это осуществлялось, видно из следственного дела, возбужденного против поляков, жителей Минска Добровольского Антона, Эсмонта Казимира, а так же братьев Степана и Антона Красовских.
Они обвинялись в том, что "в ночь с 4 на 5 июля 1924 года отправились в местечко Раков за контрабандным товаром и возвратились обратно в ночь с 6 на 7 июля. Принесенный товар "замалинили" на хуторе около деревни Ляховщина Старосельской волости. 9 июля они отправились за товаром на "малину" и перенесли его в количестве 4-х мест в урочище Кальвария в Минске, где проживал А. Добровольский. Произведенным обыском 10 июля с. г. товар был обнаружен около дома во ржи, на основании чего был арестован гражданин Эсмонт К. и находившиеся с ним братья Антон и Степан Красовские и Антон Добровольский".
После судебного разбирательства и суда, состоявшегося в августе 1924 года, их обвинили в том, что они создали "организованную преступную группу, занимавшуюся систематически контрабандой", поэтому их дело было передано в Особое совещание при ОГПУ Москвы с предложением конфисковать их имущество, а самих выслать в Нарымский край сроком на три года.
Контрабандист со "шкурками". Фото из фондов ГУ "Национальный архив Республики Беларусь"
При использовании архивных фото и исторических справок ссылка на Национальный архив Республики Беларусь обязательна.