Старая Мабута

[pogranec]

Между двумя заборами находилась полуразрушенная котельная. Один забор ограждал стройбат, а второй — не в пример первому, солидный и с колючей проволокой поверху — оберегал полк, который относился к наиглавнейшим войскам. Полк имел свой теплопункт, тогда как строители обогревались буржуйками. Поэтому никто в старой котельной не нуждался. До поры до времени.

Стройбатовцы обитали в бараках, и командир батальона содержал личный состав ничуть не хуже лагерных зеков. Командир же секретного полка подполковник Дмуха не уступал соседу в заботе о подчиненных — догадался зарезервировать брошенную котельную на случай слишком уж свирепой зимы. Посадил туда рядового Салахатдинова, выдав ему недельный паек.

Солдаты уважали Дмуху, поскольку в его владении, кроме «любимого», как он выражался, личного состава, имелось десять ядерных ракет. Ракеты нуждались в постоянном уходе. Поэтому солдаты косили траву вокруг шахтных пусковых установок, посыпали ее песком, предварительно просеивая, подновляли таблички «Запретная зона!», а в остальное время пели строевые песни, шагали по бетонному плацу, зубрили уставы и сиднем сидели в классах на политзанятиях. Сам же Дмуха и его офицеры строчили планы мероприятий, каких требовалось великое множество, и до ряби в глазах конспектировали марксизм-ленинизм. Мудрено ли, что из-за чрезмерной занятости подполковник Дмуха напрочь забыл о рядовом Салахатдинове. Его вины в том никакой не было, потому что котельный солдат не мог перелезть через высоченный забор и напомнить о своем существовании. Забыли о нем и все остальные, кто служил в секретном полку.

Поскольку продовольствие у солдата быстро кончилось, он отправился подхарчиться к строителям, коих называли «мабутовцами». Благо стройбатовский забора к тому времени пустили на топку.

В бараке шла карточная игра. На полу валялись замызганные бушлаты, игроки расположились за длинным столом. На столе красовался чайник со спиртом-сырцом, валялись несколько алюминиевых кружек, луковица и полбуханки хлеба. Строители бились в «очко». Сквозь махорочный дым увидели вошедшего.

— Кто такой? — спросил один из картежников, пустив струю густого дыма и разглядывая новенькую шинель салаги.

— Рядовая Салахатдинов, — ответил боец.

— Откель, вертожопый?

Вопрос исходил от мордатого амбала с мутными глазами и кривым ртом. Он держал в сплошь татуированной руке карточную колоду и выглядел в бражке нестриженых и небритых собратьев главарем.

— Байца Салахатдинов, — повторил гость.

— Чурка, — последовал приговор.— Чаво надость?

— Жрать нада, — сообщил боец.

— Самосвал трескать будешь? — поинтересовался главарь и, не дожидаясь ответа, небрежно бросил сидевшему рядом коротышке: — Чуня, дай ему засосать...

Тот налил до краев кружку, откусил от луковицы, подошел к бойцу, и склеил на лице выражение фальшивого подобострастия.

— Угощайтесь, байца Салхуйдина.

Байца отвернулся, расставил для устойчивости ноги в новых кирзовых сапогах, завел руки за спину.

— Они не хочут, — доложил главарю Чуня.

— Делай норму, чурка! — заорал главарь.

Витиевато выругался, вызвав одобрительный смех собутыльников, и швырнул колоду на стол. Карты рассыпались.

Салахатдинов хотел было взять кружку и огрызок луковицы, но коротышка не позволил. Пожелал лично обслужить по первому разряду. Вежливо попросил открыть пасть, тонкой струей стал заливать содержимое кружки в глотку, приговаривая: «Соси, чурка». Дождался, когда солдат допьет до дна. Напоследок сунул ему в рот луковицу и ударил снизу по челюсти так ловко, что зубы громко щелкнули. В бараке заржали ...

Очнулся он возле двери. Во рту было сухо, язык прилип к нёбу, в голове гудело, ноги не слушались Салахатдинова, точно его хватил паралич. Поднялся на руках, вытянул шею, открыл глаза.

Возле окна стояли трое. Прижались плечо к плечу, держали над головами длинные арматурные прутья. В середине напружинился высокий тощий юноша с интеллигентным лицом, украшенным кое-где пятнами чешуйчатого лишая. В его позе сквозила решимость. Белые от гнева глаза смотрели через очки на предводителя кодлы. Тот стоял в трех шагах — с поленом в руке

— Гаси археолога? — заорал предводитель.— Он у их главный. МГ-ушник!

Пятеро пьяных кинулись к очкарику, но свист прутьев отбросил их назад. Выпускники МГУ оказались не из трусливых.

Салахатдинов повернул к двери и на четвереньках выбрался из барака. Как был — без шинели, гимнастерки и сапог, в одних кальсонах, — пополз к своей котельной по тощему снегу, пропитанному грязью.

Он служил исправно и не роптал. Смастерил топчан, добыл у соседей две выброшенные за забор прожженные шинели. Из одной сотворил одеяло, с комфортом устраиваясь на лапнике, другую укоротил выше колен и носил, обвязав электрическим проводом. Где-то нашел рваный бушлат без пуговиц, а галифе и кирзовые сапоги без голенищ ему подарил тот самый очкарик, которого оскорбляли непонятным словом «археолог» — за то, что он во время учебы в университете бывал в экспедициях.

Салахатдинов привык к службе и не считал дней до увольнения. Жил в котельной на полном собственном пансионе, наблюдал смену времен года, запасал на зиму сухой валежник. Заглядывал в стройбат, благо всю кодлу уволили, и пришли новенькие. Он казался среди них бывалым воином, и новые мабутовцы, глядя на его обмундирование, жидкую бороденку и изможденное лицо, называли солдата с уважением: «Старая Мабута».

Он приходил в барак послушать археолога. Политзанятия в стройбате совсем захирели, и замполит, дабы выполнить план, упросил выпускника МГУ занять личный состав политграмотой. Тот согласился. В самую большую комнату толпой вваливались мабутовцы, рассаживались на табуретах и на полу, внимали, открыв рот, очкарику. Красочный пересказ «Графини Монсоро», «Трех мушкетеров», изображение в лицах фильма «Скарамуш» проходили при полной тишине. Почетное место в первом ряду занимал Старая Мабута. Казахи, туркмены, мари, представители прочих народов и народностей великой страны, ставшие мабутовцами, оказывались в неведомом им мире. Замполит недоумевал, отчего на его занятия под пистолетом никого не затащишь, а к археологу валят толпами.

Прошло два с половиной года. Рядовой Салахатдинов продолжал бы служить, но вдруг секретный полк, тот самый, что принадлежал наиглавнейшим войскам, решил посетить сам заместитель министра. Поскольку вокруг расстилались богатые дичью леса.

Никому не дано знать, что может произойти от визита такого большого военачальника. Не знал этого и Салахатдинов.

В день приезда комиссии он отправился, как обычно, с утра пораньше, в лес. За пропитанием. Стояла осень, и в лесу было полно опят. Он уже насушил их столько, что хватило бы на год, но продолжал заготовки — для мабутовцев. В обмен на хлеб, соль и сахар. Шел по лесу, бросал упругие гроздья грибов в берестяной короб, иногда нагибался за земляникой, жмурился, глядя на солнце. Как только короб наполнился доверху, определил ориентир и двинулся к шоссе...

Небольшая колонна автомобилей неспешно тянулась по бетонке. Генерал армии сидел в головной машине рядом с водителем, оборачивался, расспрашивал полковника Дмуху о здешних угодьях (замминистра принадлежал к числу заядлых охотников), причмокивал толстыми красными губами.

До расположения секретного полка оставалось не более километра, как из лесу вышел и встал посреди дороги человек. Нечто похожее на солдатскую шинель, сапоги-опорки, белесые рваные галифе и, в довершение ко всему, фуражка без козырька, выдавали в нем лицо, причастное, вероятно, к военной службе и выходившее из окружения.

— Кто такой?! — смело спросил, открыв дверцу, заместитель министра.

— Байца Старая Мабута! — отрапортовал, вспомнив курс молодого бойца, рядовой Салахатдинов. И приложил черную от грязи руку к околышу.

— Ну и чучело! — воскликнул генерал и протер глаза.— Ты хочешь сказать, что служишь в нашей Армии?!

— Никак нет! — радостно завопило чучело.— Байца Салахатдинов служит в котельная.

— Твой?! — сурово вопросил генерал, обернувшись к полковнику Дмухе.

Тот обмер, но быстро нашелся.

— Никак нет, товарищ генерал армии, у меня таких нет и быть не может. Это из стройбата.

— Утешил, — произнес военачальник и, вежливо попросив смешного солдата отойти в сторонку, шепнул водителю: — Езжай...

Охота оказалась на редкость удачной. Генерал армии остался очень доволен полковником Дмухой, о смешном солдате не спрашивал. Комиссия завершила инспектировать полк в три дня и уехала, нагрузивши машины охотничьими трофеями. В стройбат инспектора так и не заглянули. Времени не хватило.

Как только гостей проводили, Дмуха встретился с командиром стройбата, поставил ему полторы бутылки — все, что осталось от комиссии, — и уговорил поскорее, под видом стройбатовца, уволить рядового Салахатдинова.

Наутро Старую Мабуту отмыли в бане, постригли, переодели в дембельскую одежду, вручили документы и думали даже наградить значком за отличную службу. Но замполит секретного полка оказался скуповат. Не стал делиться значками со строителями, а своих знаков отличия мабутовцы не имели.