Каково жилось в СССР? Почему распался Союз? Почему обречена Россия?..
Армия советская и российская. Вчерашняя милиция и нынешняя полиция. Безопасность государства – мы как участники и свидетели её деградации…
Афганистан. Карабах. Чечня. Дагестан… Национальная политика в целом и межэтнические отношения.
Горбачёв. Путин. Ниязов. Каримов. Саргсян. Саакян. Смирнов. Аушев. Громов. Наджибулла… С этими политическими деятелями я встречался и пишу об этом.
Ельцин. Лебедь… С этими политическими деятелями я не встречался, но пишу о них.
Саблин. Серебров. Клинцевич. Чепурной. Каньшин. Науман… С этими активными участниками ветеранского движения я встречался и пишу об этом.
И ещё во многих вопросах, помимо указанных выше, я попытаюсь разобраться. И ещё много имён, широко известных и знакомых узкому кругу людей, будет упомянуто в моих записках.
Это вовсе не значит, что я решил присвоить себе роль верховного судии – таковых и без меня хватает. Просто я много повидал за свою жизнь, много пережил, много передумал… Наверное, не все с моими мыслями и суждениями согласятся. В конце концов, я не профессиональный политолог, чтобы делать всеобъемлющие выводы.
Просто так распорядилась судьба, что мне выпало жить во времена перемен. И в молодости я выбрал себе судьбу офицера. Так и получилось, что я встал под знамёна великой и могучей Советской армии, находился внутри её, когда её уничтожало собственное государство, и уволился, когда она уже агонизировала. А теперь со стороны наблюдаю, как Вооружённые силы пытаются реанимировать… Удастся ли?.. Наверное, об этом напишет кто-нибудь уже потом.
Вот об этом и хочу рассказать. А именно, о том, как сам видел все эти процессы.
О ГОРБАЧЁВЕ
…А тут ещё обрушилась на меня смерть отца. Он ушёл из жизни в июле 1994 года в украинском городе Житомире, в городе, в котором прожил почти 30 лет. Как раз в период, когда я мотался по инстанциям, стараясь переиграть свой Новосибирск на Центральную Россию.
По большому счёту, можно сказать, что папа и новая жизнь просто не прияли друг друга. Распад Советского Союза, поток грязи, который официальная Украина обрушила на Россию, огульное охаивание всего, чему отец служил и во что верил, стремительное обнищание народа, и в первую очередь военных пенсионеров… Переживал он и из-за меня, узнав, что я пролетел с Москвой и, одиннадцать лет отдав Средней Азии, теперь должен ехать служить в Сибирь… Хоть не мучился папа перед смертью – и за то спасибо судьбе!
Сколько таких честных и порядочных людей ушло из жизни до срока, которые не смогли пережить события тех лет!..
В первых числах марта 2011 года по всем телеканалам выступал в честь своего юбилея главный разрушитель страны – Горбачёв.
В среде историков уже долгие годы не прекращается спор о роли личности в истории. В самом деле, что является определяющим: приходит нужный человек, переводит стрелку и поворачивает локомотив истории на новую колею, или же сам ход исторического развития в нужный момент выдвигает нужного человека в ключевую точку?.. На мой взгляд, ни та, ни другая точка зрения неверна. Или верны обе, но только отчасти.
Думаю, что законы исторического развития существуют объективно – другое дело, что расшифровать эти законы в полной мере мы не в силах, и уж подавно управлять ими… К тому же само мирозданье постоянно подбрасывает нам вводные, всякие климатические изменения, которые привносят дополнительные факторы в развитие, которые мы и вовсе уж не в силах просчитать. Это всё великолепно описано в очень интересных книгах Льва Гумилёва, и не мне их повторять. (Своё видение проблемы я описал в большой статье «Лев Гумилёв и теория пассионарности», которая стоит на моём сайте).
Так вот, история развивается по каким-то законам. Согласно им, каждый народ (этнос), любое государство подобно живому организму и проживает некий отведённый ему отрезок времени. Это объективный закон. А вот сколько конкретно по времени они просуществуют, в значительной степени зависит уже от конкретных исторических личностей. Александр Македонский, Аттила, Кортес или Сулейман Великолепный – все они, и другие завоеватели, которых за миллионные убийства именуют «великими», своими походами обрывали не только жизни отдельных людей, но и пресекали развитие целых наций. Но это – активные деятели истории, которые достойны уважения хотя уже именно за активность, за стремление принести пользу своему народу. А есть и деятели (бездеятели) пассивные, которые содействовали разрушению собственной страны своей политической импотенцией. Таковы императоры времён заката Рима, таковы последние василевсы или фараоны (те же безвольные братья-мужья Клеопатры Птолемеи XIII и XIV)…
Самым наглядным (чуть было не написал «ярким», да только какой он, право, яркий – тусклота одна) примером такого правителя в нашей истории является Николай II, который своей абсолютной неспособностью руководить и оценивать ситуацию привёл к краху Российскую империю. Это ж надо было оказаться настолько пассивным созерцателем жизни, что не выторговать за своё отречение от короны даже спасение собственной семьи, своих детей!!! Нам что-то впаривают о жертвенности Николая. Но позвольте – собой ты можешь жертвовать сколько угодно – приносить в жертву своих детей не дано права никому! Мы осуждаем Магду Геббельс за то, что она приказала сделать своим чадам смертельную инъекцию. А чем лучше наш экс-царь? Тем только, что не сам приказал сделать детям укол, а своим безволием разрешил их расстрелять в подвале.
Конечно, просто напрашивается параллель с библейской притчей о покорности Авраама, параллель сродни фарисейству. Потому что и сама по себе библейская история в общем-то, вызывает вопросы, однако ладно уж, примем её… Сочтём аллегорией. Так вот, там рукой отца руководил сам Бог! А здесь – безволие, пассивность, готовность переложить ответственность за собственных детей на людей, которые уже единожды (а если говорить точнее, то далеко не единожды) предали, о которых сам же Николая в дневнике писал, что «кругом предательство»…
Ну где уж тут о стране, о народе думать, если внутренних сил не хватает даже на то, чтобы бороться за собственную семью!..
И вот теперь Горбачёв. По сути своей, они (Николай и Горбачёв) близнецы-братья – оба с равным успехом промотали доставшееся им наследство (наследие), ввергнув страну в пучину смуты. Единственное отличие Горбачёва состоит в том, что он, учтя урок своего предшественника, что себе, что деткам выторговал у Запада и своих преемников гарантию безбедного существования… И если Николай своей безропотной покорностью вызывает хоть капельку сочувствия, хоть толику уважения, то по отношению к Горбачёву просто невозможно подобрать хоть что-то, за что его можно было бы уважать.
Он выступал по телевидению в дни своего юбилея – и не чувствовалось в его поведении, в его речах ни капли раскаяния за содеянное. Купленный тем же Западом с потрохами, он даже не считает себя повинным в смертях и обнищании народа, из которого сам же вышел!
К слову, свой юбилей Горбачёв отмечал в Лондоне. И этот факт как-то даже не хочется комментировать. Совсем КПСС выродилась, коль стал возможен приход на первый пост такого человека!
Да, Советский Союз в том виде, как мы его знали, был обречён – в противном случае он не развалился бы так легко в результате банкета в Беловежье. Однако это не снимает ответственности с людей, совершивших данное убийство. И речь сейчас идёт даже не о распаде страны как таковом – вовсе нет. Не о стране я – о людях, её населявших!.. Распад её следовало совершить так, чтобы «развод» произошёл при минимальном ущербе для каждой из сторон. На деле же мы все являлись свидетелями того, что все тут же занялись переделом наследства, оставшегося от СССР. Соответственно, все смерти, которые произошли в результате военных столкновений по всему периметру России и в схватках за переделы границ – они на совести этих горе-политиков во главе с Горбачёвым… Будь у того же Горбачёва хоть капля совести, он бы удалился в монастырь, и денно и нощно молился бы за упокой душ убиенных и безвременно по его вине почивших, а не красовался перед объективом. И уж по крайней мере повинился бы перед всеми народами Советского Союза за свой перед нами всеми грех. Ан нет же, не станет – ни молиться, ни виниться. Как показала история, у соратника Горбачёва по развалу страны, у Ельцина (даже у него, приказавшего стрелять в свой народ!) такая капля совести всё же отыскалась, чтобы сказать народу это слово: «простите!».
Много крови на Горбачёве, много загубленных душ. И мой отец, воспринявший всеобщую трагедию как свою личную, и не переживший её – в их числе.
Итак, в 94-м я, отложив хлопоты о собственной судьбе, помчался в Житомир. Как раз успел на похороны. Девяти дней ждать не стал и буквально на следующий день после похорон помчался обратно, в Москву – уверен, что папа понял ситуацию и простил. Мне нужно было решать вопрос дальнейшей службы. Неправильно, не службы – судьбы и семьи!
(Папа-то понял, в этом я не сомневаюсь – он всегда был мудрым и понимающим человеком. А вот одна из родственниц во всеуслышание возмущалась, осуждала меня за то, что я не остался на девять дней. На слова о том, что решается вся дальнейшая судьба как моя, так и моей семьи, изрекла: «У каждого – свои проблемы!». Кто бы спорил, у каждого и впрямь свои проблемы: у кого, как говорится, супчик редок, у кого жемчуг мелок).
В конце концов, судьбу мою решил всё тот же Геннадий Лисенков, о котором уже шла речь выше, – «папа Лис». Сколько буду жить, не устану повторять добрые слова в его адрес. Много лет позже случился эпизод, когда он невольно подвёл меня, и подвёл серьёзно. Я тогда погорячился, разругался с ним, наговорил грубостей, прекратил всякое общение… Потом, остыв, соотнеся то хорошее, что он для меня сделал, с допущенными огрехами… Нет, не сопоставимо это! По сей день мы с Геннадием Петровичем дружим, и поминаю я ему только добро, напрочь вычеркнув из памяти досадное недоразумение. Кто, в самом деле, сам без греха!.. Я ведь и сам, бывало, подводил кого-то, вовсе не желая людям зла! Конь, как говорится, о четырёх ногах, и то спотыкается… Дай тебе бог, Геннадий Петрович, здоровья и добра!
Так вот, именно Геннадий Петрович сумел сделать так, что я остался в Москве. (Об этом я рассказал в зарисовке в рубрике «Люди моей судьбы»). А потом Виталий Струговец посодействовал тому, что меня взяли в штат редакции газеты «Красная звезда». Это было в самом начале 1995 года. А в марте я уже полетел в свою первую командировку в Чечню.
СЛУЖБА НА ЛУБЯНКЕ
Как-то в августе 1998 года мне позвонил Александр Зданович и пригласил на беседу.
Александр Александрович Зданович был и остаётся одним из самых уважаемых мною людей. Мы познакомились с ним во время одной из моих командировок в Чечню. После этого несколько раз встречались на мероприятиях, которые мне довелось освещать как сотруднику «Красной звезды». Александр Зданович служил в должности руководителя Центра общественных связей ФСБ России, и десяток лет назад был широко известен в стране по выступлениям в прессе и особенно на телевидении. Он рассказывал об успешных операциях, проводимых Службой по обеспечению безопасности страны, об истории правоохранительных органов, о вызывающих разночтения событиях прошлого… Умный, эрудированный, прекрасный оратор и полемист с правильной русской речью… Не будет преувеличением сказать, что в те времена именно Александр Александрович в глазах общественности олицетворял образ Федеральной службы безопасности, именно он в значительной степени способствовал формированию положительного отношения народа к спецслужбам страны в целом.
(Нынче облик Службы внешней разведки олицетворяет Анна Чапман. О tempora, о mores!).
Так вот, в августе 1998 года Зданович пригласил меня на службу в ЦОС. Дело в том, что из этой структуры по выслуге лет увольнялось несколько сотрудников и образовавшиеся вакансии некем оказалось заполнить. По словам Александра Александровича, в системе ЦОС, и ФСБ в целом, работало много прекрасных специалистов, которые хорошо и профессионально делали своё дело. И нужно было хорошо и профессионально рассказать общественности о том, как они выполняют свои обязанности. Именно в этом качестве – журналиста и писателя – меня и приглашали. Я согласился – впрочем, думаю, среди журналистов не много нашлось бы людей, которые бы от такой перспективы отказались. Таким образом, едва сняв погоны с красным просветом, я был тут же призван на службу во второй раз и надел погоны с просветом васильковым.
Всего в Центре общественных связей я прослужил два года с небольшим. Этот период дал мне очень много. Я увидел работу структуры изнутри… Да много чего я увидел.
Но главное – я познакомился с совершенно замечательными людьми. Прежде всего, это Игорь Устякин и Михаил Кириллин – ныне уже завершившие свой жизненный путь. С Игорем мы сдружились особенно тесно, помогали друг другу; себе в заслугу я могу поставить то, что сподвиг его на написание художественных книг, которые увидели свет и имели успех. С Михаилом мы сдружились на истории, в частности, оказалось, что среди исторических героев мы оба с огромным уважением относимся (Миша, увы, уже относился) к герою Куликовской битвы князю Серпуховскому Владимиру Андреевичу … Да и вообще – таланты они были, как журналисты, так и по человеческим своим качествам. Мир их памяти!
Моим непосредственным начальником стал Сергей Горленко. Через несколько лет он помог мне в моём трудоустройстве, а ещё через пару лет уже он стал моим заместителем в редакции журнала «Боевое братство». Мы с ним дружим по сей день. Сейчас он тоже взялся за написание книги – и я от души желаю ему успеха на этом трудном, но очень интересном поприще!
Самую активную и действенную помощь оказывал мне Владимир Мурашкин – до недавнего времени он трудился в пресс-службе мэрии Москвы. Это человек редкой готовности прийти на помощь ближнему.
Василий Богомолов… Дмитрий Коняхин, Игорь Коротков, Игорь Котляров… Вера Алексеева…
Всех людей, с которыми у меня сложились добрые отношения в системе ФСБ, которые помогали мне адаптироваться в новой для меня среде, не перечислить. Хотя, вполне понятно, что так было не со всеми. Любой коллектив состоит из людей, каждый человек является носителем тех или иных качеств, и далеко не всегда эти качества отдельных людей приходятся другим по вкусу.
В целом приходится констатировать, что в моём случае эксперимент по привлечению армейского офицера в столь специфическую структуру, как ФСБ, не увенчался успехом. По истечении срока контракта мы (ЦОС и я) расстались – к обоюдному облегчению. И я не вписался в систему, и она меня не приняла. Чтобы быть своим в ФСБ, нужно обладать неким комплексом специфических качеств, необходимо в ней взрасти с молодости, иначе так и останешься чужаком, даже оказавшись внутри её. Терминология, система взаимоотношений, специфика работы – всё для меня оказалось внове…
Ну и ещё один нюанс, наверное, самый главный. В штатном расписании Центра общественных связей не имелось должности «свободного художника». Нужно было выполнять рутинную повседневную работу его рядового сотрудника. Не стану расписывать, в чём она состояла, отмечу только, что к собственно творчеству отношение она имела более чем относительное, зато служебное время заполняла под завязку. Так что подготовка эпохальных публикаций о деятельности ФСБ и его сотрудниках, что декларировалось основной целью моего прихода на Лубянку, для меня так и осталась неосуществлённым намерением.
К тому же скоро в стране начались события, которые и вовсе скомкали все планы и задумки слишком многих людей.
А именно: летом 1999 года началось вторжение в Дагестан группировки экстремистов с территории Чечни.
Должен признаться: несмотря на то, что я являлся непосредственным участником тех событий, что через мои руки проходило множество документов о событиях тех дней, у меня так до сих пор и не сложилось внятного представления о том, что же на Северном Кавказе тогда произошло на самом деле. Любой человек легко может ознакомиться с хроникой событий – но точно так же вряд ли что поймёт. Хроника-то имеется – а вот анализа их, расшифровки глубинных процессов…
Ведь что получилось? На территории Дагестана при откровенном попустительстве государства начали формироваться параллельные официальным властные экстремистские структуры, в целых районах власть захватывали исламисты самого крайнего толка. Не Чечни, подчеркну, на территории которой Россия на тот момент не имела силы, хотя и вкачивала в регион огромные средства, а именно Дагестана!.. Впрочем, даже не так: исламская терминология служила экстремистам только прикрытием для подлинной подрывной антигосударственной, антироссийской деятельности сепаратистов. Вводились нормы шариата, которые входили в противоречие с действующими (вернее, продекларированными российской Конституцией) светскими законами. А большие начальники заверяли страну, что в республике всё нормально, и всё законно. Буквально накануне тех кровавых событий очень ответственный представитель Кремля в генеральских погонах посетил районы, которые назавтра огнём и мечом поддержали вторжение, и громогласно объявил, что в них царит тишина и благодать (нынче тот чин занимает достаточно высокий пост в государстве, и рассказывает нам, в каких вопросах ещё у нас в стране тишь и благость).
И вот летом 1999 года из Чечни в Дагестан границу пересекла группировка ортодоксов-исламистов числом в несколько тысяч человек – а наши власти об этом не знали… Не знали ли?..
Как-то всё это не вяжется со здравым смыслом. Право, закрадывается крамольная мысль: а не провоцировал ли, часом, Кремль то вторжение, чтобы иметь видимое право на организацию нового похода на Чечню, только уже более подготовленного?.. Ну не придумывается иного объяснения событиям тех августовских дней 99-го! Хотя очень не хочется верить в такую версию. Пусть это предположение будет лишь бредом моего воспалённого воображения!
Как бы то ни было, едва началось вторжение, я вылетел в Махачкалу. Меня включили в состав объединённого пресс-центра, который отвечал за идеологическое обеспечение операции по разгрому вторгшихся отрядов сепаратистов. В мои обязанности входило ежедневно собирать материалы о происходивших событиях, обобщать их, а потом предоставлять в распоряжение СМИ. Соответственно, находился я не в районе боевых действий, а поближе к документальным первоисточникам информации.
Проживал я в санатории на самом берегу Каспийского моря. Каждое утро (а я всегда встаю очень рано) я купался (никогда в жизни я столько не купался в море, как в те дни), а потом ехал в Махачкалу. Всё утро работал с документами в местном управлении ФСБ, составлял на их основе информационное сообщение, днём утверждал его у руководства, а затем всю вторую половину дня по факсу отправлял в Москву в редакции более чем двадцати изданий. Приезжал к себе в номер поздно вечером… И утром всё начиналось по-новому.
…А осенью началась Вторая Чеченская кампания, ставшая логическим продолжением летних событий в Дагестане. И я опять полетел на Кавказ, где обосновался уже в Моздоке, в составе Временной оперативной группы Управления военной контрразведки. Здесь я также перелопачивал множество документов, ежедневно составлял информационное сообщение и передавал его в Москву, только теперь непосредственно в Центр общественных связей, а не в редакции. К слову, сама по себе система передачи материалов в Москву не была отработана. На то, чтобы её организовать, ушло некоторое время. Зато уж когда систему удалось отладить, она заработала как часы.
Должен сказать, что меня такая работа здорово угнетала. Я ведь журналист, привык работать на издания, на подготовку публикаций, а не составлять сухие справки-отчёты. Через мои руки проходило огромное количество материала, который просто просился в журналистские публикации. Однако я не мог с этой информацией ничего делать, пока не получу разрешение руководства на её обнародование.
Это несомненно правильно – спецслужбы ведь и работают с документами, имеющими гриф секретности. Впрочем, даже не в грифе как таковом дело! Главное – что из-за разглашения сведений, которые содержатся в подобных документах, могут пострадать люди, интересы дела в целом.
Всё это умом я понимал. Однако когда профессиональный газетчик настрого подчинён человеку, который взращен на грифе секретности, для которого самого понятия «творчество» не существует, который привык мыслить языком официальных справок и донесений – для журналиста это мука мученическая!.. Мне позднее в цветах и красках рассказывали, что над моими донесениями, которые я присылал из Моздока, потешался весь ЦОС, настолько они были написаны «неправильным» с точки зрения официальных бумаг языком. Но я-то иначе писать просто не умел!
И ещё один момент, коль уж я заговорил о своём возвращении из той командировки… Мне тогда посоветовали на какое-то время затаиться, не публиковаться, а если и выступать в прессе, то под псевдонимами. Причём, советовали сменить свои старые псевдонимы, так как, по словам моих коллег по ЦОСу, я слишком сильно «засветился» во время той командировки, попал в некие досье, которые составляли сепаратисты на неугодных им журналистов. Что и говорить, не слишком-то приятно было такое слышать, оторопь брала. И не добавляло оптимизма, надо признаться… Да чего ж это я подбираю слова, в самом деле – неуютно почувствовал я себя, услышав такое!
Это крайнее недовольство собой и ситуацией нарастало. Лишним я себя там чувствовал, не у дел. Я не делал дело, которое хотел и умел. А то, что я делал, встречало в лучшем случае насмешки и подколки, а то и вовсе приводило к конфликтам. Выступления в печати и по телевидению, которые я считал удачными – как меня застращали в ЦОСе, внесли меня в некие «списки» сепаратистов. К тому же в самом ЦОС произошли некоторые перестановки, и теперь вопрос о подготовке публикаций, о чём шла речь изначально, вовсе не стоял.
Впрочем, это произошло позже.
Через Моздок в период активного периода боевых действий в Чечне проходило превеликое множество журналистов. Со многими из них я был знаком, с некоторыми даже подружился, в том числе с такими известными представителями прессы, как Евгений Кириченко, Аркадий Мамонтов, Александр Сладков… Они теребили меня, просили информации, а я не мог им ничего сообщить, потому что был повязан необходимостью соблюдать гриф секретности.
- У «духов» легче получить информацию, чем у тебя, - ругались они.
Я их понимал. Но ничего поделать не мог.
Случился там как-то забавный случай. Однажды утром зашёл я в магазин, который располагался непосредственно на территории авиабазы. И застал там знакомого журналиста с телевидения – молодой ещё человек, который импонировал мне такими своими качествами, как стремление добросовестно сделать своё дело, с одной стороны, и строгостью в отборе фактов и их трактовке с другой.
Меня крайне удивило, что в этот ранний час он уже был вдребезги пьян, и покупает ещё бутылку (водку там тогда продавали из-под полы, спрятанной в бумажные пакеты, и для маскировки такой товар именовался «лампочка»). Естественно, я поинтересовался, в чём причина такой картины – ранее коллега вообще не употреблял спиртного, даже на журналистских посиделках. Оказалось, что накануне он возвращался из поездки в район боевых действий, опаздывал к эфиру, нарушил «комендантский час» и его задержали на одном из блокпостов. Мой собеседник был убеждён, что теперь, после того, как военное руководство «накатает на него телегу», его изгонят с телевидения и на карьере его можно будет поставить жирный крест. Я журналиста постарался успокоить, и заверил, что эта история, напротив, пойдёт ему на пользу, повысит его реноме в глазах начальства… Парня и в самом деле в тот же день выдворили из группировки, и на него жалко было смотреть, когда он садился в самолёт.
Однако я в своём пророчестве оказался прав – с телевидения его не уволили. Сейчас я этого журналиста нередко вижу на экране телевидения, он заматерел, стал репортёром-международником. И я желаю ему успеха. Фамилию не называю по самой понятной причине – не уполномочен!
Я из той командировки передал огромное количество материала. И ведь было что передавать!
Мне довелось состоять в «свите» Владимира Путина (тогда ещё не Президента, а премьера), когда он прилетал в Чечню и встречался с местными аксакалами. Тогда я познакомился с Владимиром Шамановым. Меня включали в состав делегации представителей федеральных сил во время переговоров со старейшинами северных районов Чечни. Я работал с документами Министерства шариатской безопасности, захваченными нашими войсками в местных отделениях этой службы. Опять же, облетал и исколесил весь север республики, присутствовал на акциях по уничтожению незаконных нефтезаводов… Я оттуда передал много материала. Но одна из особенностей пресс-службы состоит в том, что судьбу подготовленных информаций отследить невозможно – каков их кпд, неведомо.
Собранный в той командировке материал я использовал при написании книги «Зульфагар». Кроме того, в разных изданиях вышли мои крупные материалы, в частности, «Чеченские будни военной контрразведки», «Кого и как вербуют в боевики» и другие, а также материал про Моздок, который под разными названиями был опубликован более чем в двух десятках газет и журналов.
…И вот наступил февраль 2001 года – время моего увольнения, уже окончательного. Во всяком случае, я искренне надеюсь, что в нашей родной стране не сформируется ситуация, при которой возникнет нужда призывать меня под ружьё ещё раз.
Я организовал банкет для всего Центра общественных связей, сказал всем искренние слова признательности за совместную службу, выслушал пожелания и напутствия – и покинул стены всемирно известного здания на Лубянке. Я искренне благодарен судьбе за проведённые там две с половиной года. Хотя и не были они лучезарными.